2 мая 2003

Грозный, ГНИ, Грозненский нефтяной институт : Перефразируя Михаила Лермонтова, можно сказать: 'ГНИ: как много в этом звуке для сердца нашего слилось, как много в нём отозвалось:'

Вы все, конечно, знаете, что Грозненский нефтяной институт (в то время Высший нефтяной техникум, и с 1929 года нефтяной институт) был открыт 31 августа 1920 года, и на другой день, 1 сентября, начались занятия у первых студентов. 27 ноября 1945 года за выдающиеся успехи в деле подготовки квалифицированных кадров для нефтяной промышленности институт был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Наш институт закончили будущие академики Миллионщиков и Дородницын, крупные деятели науки о нефти, многие из которых были в разное время руководителями научно-исследовательских институтов, а также крупные производственники, возглавлявшие нефтедобывающие управления и объединения, нефтеперерабатывающие заводы, геологические и геофизические тресты по всей стране. Некоторые наши выпускники становились руководителями государственного уровня.

С двумя из них я был хорошо знаком. Первый - Лёва, Лев Дмитриевич Чурилов, выпускник нефтепромыслового факультета. С ним я знаком с раннего детства, наши родители дружили между собой. Лев Дмитриевич был на два года старше меня, учился в школе на Первомайской улице (не в конце её, а в середине, школа ?12, бывшая школа ?4, где я родился - об этом в своё время), блестяще закончил факультет, осваивал Тюменьскую нефть в Сургуте, стал начальником Сургутнефти, а конце 80-х годов стал министром нефтяной промышленности СССР (после Виктора Степановича Фёдорова, выпускника технологического факультета, которым в то время, сам ещё учившийся на последних курсах, читал лекции по высшей математике М.Миллионщиков; кстати, вспомним, что раньше институт носил имя Ломова, о чём я прочитал в дипломе отца, выпускника 1935 года).

Другим министром - нефтехимической промышленности - стал выпускник технологического факультета Саламбек (Саламбек Наибович) Хаджиев. Он учился двумя курсами позже нас (я поступил в институт в 1956 году), стал доктором наук, руководил институтом ГрозНИИ (в начале 80-х годов я, к тому времени давно ставший профессиональным системным - и прикладным тоже - программистом, работал по совместительству в ГрозНИИ, в лаборатории Бориса Александровича Сучкова, в составе которой была ЭВМ Минск-22), а затем, в одно время с Львом Дмитриевичем Чуриловым, стал министром нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР. Они руководили министерствами до 1991 года, до печально известного ГКЧП, когда после подавления 'путча' весь кабинет министров 'ушли' в отставку. Я подозреваю, что многие министры поддержали ГКЧП.

Долгое время на высоком и ответственном посту начальника Госплана СССР (в здании которого сейчас работает Госдума, но по эффективности работы ей очень далеко до Госплана) работал наш же грозненец Байбаков, бывший директор крекинг-завода (или 420-го завода, точно не вспомню). И вообще, специалисты любого уровня и любой из отраслей нефтяной промышленности очень высоко ценились в стране. Тщеславно думаю, что даже больше выпускников Бакинского нефтяного института. Это были большие специалисты-практики нефтяного дела. Что касается выпускников московского института имени Губкина, то это больше частью теоретики, работавшие в науке - такое у нас было мнение. Думаю, мы были правы.

Институт наш находился на площади Орджоникидзе, в конце проспекта Орджоникидзе, начинавшегося от привокзальной площади и как-то плавно переходящего в Первомайскую улицу, бывшую Александровскую, названную в честь императора Александра II. В том месте, где её пересекала Кабардинская улица, на которую сворачивал ходивший некогда по Первомайской улице трамвай, перенесённый на параллельную Краснознамённую улицу и освободивший место для троллейбуса, которого так и не пустили вместо трамвая, я помню ещё остатки красных кирпичных ворот в виде арки. С этой улицей связаны всё моё детство, юность и молодость.

Довольно долгое время здание института было трёхэтажным, в плане в виде буквы V со скошенным углом. Одно крыло выходило на площадь и кинотеатр имени Челюскинцев (наш любимый кинотеатр, куда мы иногда убегали с лекций), другое на большой Чеховский сквер, тогда ещё окружённый кованой металлической оградой и вход в который был платный. Вы, конечно, помните, что на скошенном углу здания была довольно неприметная дверь, вечно закрытая, с облупившейся краской, утопленная в небольшой нише с двумя колоннами. За дверью был небольшой холл с покрытом плитками полом, по одну сторону которого была дверь в институтскую библиотеку, а по другую в читальный зал. Холл этот выходил в коридор прямо на лестницу, ведущую на третий этаж к институтскому клубу. Эта неприметная дверь и была главным входом в институт и естественна была в этом месте парадная лестница.

Ворота в институтский двор, выходившие на Комсомольскую улицу, на чеховский сквер, отделяли собственно институт от нефтяного техникума - трёхэтажного же здания, так естественно продолжавшего здание института. Здание техникума, 'повернув' за угол на улицу Красных Фронтовиков (бывшую Михайловскую, а некоторое время после революции улицу Троцкого), примыкало к школе ?2, в которой я учился. А между этой школой (бывшим реальным училищем, о котором я расскажу позже) и институтом было пустое место, маленький скверик, на месте которого и было позже построено четырёхэтажное здание с полукруглым фасадом, так хорошо всем нам знакомое.

На этом полукруглом фасаде было, по-моему, пять дверей. Самая правая вечно была закрыта, вторая справа была основным входом, за третьей дверью был когда-то (когда мы учились в школе и потом уже поступили в институт) небольшой, тесный магазинчик, где можно было купить учебники, общие тетради для лекций, письменные принадлежности и прочее. Там я и купил 21 декабря 1956 года 'Справочник по математике' Бронштейна и Семендяева, которым я пользуюсь по сей день. За последней дверью, самой левой, была также маленькая, тесная, но уютная парикмахерская с одним креслом для клиента. Она была всегда в тени деревьев, растущих вдоль здания по направлению к старому входу, к окнам читального зала. Пару раз, в жаркие летние дни, я там стригся в приятном прохладном полусумраке.

Новое 4-этажное здание было состыковано со старым 3-этажным с небольшим сдвигом по высоте, отчего в коридорах всех этажей были 'странные' ступени лестниц. Коридор как бы разломился, образовался 'грабен', как его называют мои коллеги геологи. Видимо, потому, что в цокольном этаже новой пристройки был спортивный зал (и раздевалка для студентов), а спортивные залы всегда с высоким потолком, выше, чем в цокольном этаже старого здания.

3 мая 2003

Итак, проспект Орджоникидзе 'плавно' переходил в Первомайскую улицу, на которой я прожил до 1969 года. Это моя родная улица, улица моего детства, юности и молодости. Я писал, что родился в 4-й школе. На самом деле родился я, как и большинство грозненцев, в старом роддоме в Радио-переулке (кажется, именно так он назывался), наискосок от нового здания института "ГрозГИПРОнефтехим". Тогда этого здания не было, не было здания треста "Грознефтегеофизика", не было большого жилого дома напротив треста, на той же стороне улицы Красных Фронтовиков. Было только здание Главпочтамта, за которым было большое пустое пространство, соток 18 или даже 24, окружённое штакетником, а внутри стоял симпатичный двухэтажный дом 'немецкой' архитектуры, фольварк, с деревянными планками в наружных стенах (как в сказках братьев Гримм).

Мама моя работала копировщицей в "Грознефтепроекте", который позже стал называться "ГИПРОгрознефть", а ещё позже уже "ГрозГИПРОнефтехим". Я тогда учился в начальных классах и часто после уроков ходил к ней на работу мимо этого фольварка. "Грознефтепроект" располагался в те времена в здании, где была библиотека ЦНТБ, занимал весь третий этаж, а на первом этаже долгое время была ГРК, геологоразведочная контора. С одной из геологических партий этой конторы мы были на производственной практике в Малгобеке летом 1958 года, партия проводила детальную разведку четвертичных отложений (самых верхних слоёв) и мы на этой практике ещё и подрабатывали, устроившись на рабочих местах и копая полутора-двухметровые шурфы, что-то вроде могилок, и потом вместе с геологом описывали вскрытые слои.

Мы - это я, ваш покорный слуга, мои одноклассники и однокурсники Вадик Данилов и Валера Шароварин (Валерий Дмитриевич, позже ставший деканом геологоразведочного факультета после Валентина Васильевича Рыжикова, читавшего нам курс топографии, и Шатиеля Семёновича Абрамова) и ещё несколько наших студентов. Да, мы с Шаровариным не только учились в одной подгруппе НИ-56-1, но и в одной школе номер 2, примыкающей к институту, и более того, росли в одной группе детского сада ?111, что позади магазина 'Детский мир' на Августовской улице (позже проспект Победы). Так что мы с ним, по меткому определению Валерия Дмитриевича, одногоршечники - он вставал с горшка, а я садился:

Почему я родился в школе? Мы жили там до войны с немцами. Дело в том, что старшая сестра отца была директором этой школы, а с дореволюционных времён при школах были квартиры директоров. В такой квартире и жила моя тётушка с братом, моим отцом и мамой, моей бабушкой. Позже там стала жить и моя мама, туда я и прибыл из роддома.

Память моя сохранила воспоминания о той поре. Школа была старая, построенная при царе, с большим двором, в углу которого был тётушкин огород с помидорами, огурцами и укропом, а также миниатюрный цветник, который благоухал душистым табаком - удивительно душистый цветок, особенно ароматный летними вечерами, когда спадала дневная жара и мы ходили поливать огород. До сих пор слышу звон струи из крана, ударяющей в дно пустого ведра. (Такие же цветы росли на клумбах цветника возле фонтана в Чеховском сквере, фонтана в виде звезды, построенного после Победы над Германией, и мы с мамой по вечерам ходили сюда погулять и отдохнуть от жары в прохладных брызгах сильных фонтанных струй). В этой школе, кстати, учился Лев Дмитриевич Чурилов, о котором я писал. Помню, что я снова жил в этой квартире полтора года в 1948-49 годах у тёти, потому что отец с мамой были в командировке в Албании. Окна одной из комнат выходили на школьный двор, и я наблюдал, как на переменах Лёва Чурилов играл в футбол с пацанами.

Надо сказать, что в ту пору не было совместного обучения, школы были мужскими и женскими. Наша с Шаровариным школа была МСШ ?2 Молотовского района (потом он стал называться Ленинским районом). Совместное обучение началось в 1955 году, всех разбросало по разным школам. Мы перешли в 9-й класс и два года проучились с девочками. Образовался, наверное, самый дружный класс, 10-й Б, тесная дружба продолжается до сих пор - в прошлом году часть нашего класса собралась в Питере, где живут пятеро одноклассников, в этом году планируем собраться в ещё большем составе:

В конце улицы Красных Фронтовиков, где она упиралась в здание авиаучилища, двухэтажные здания его учебных корпусов и казарм курсантов тянулись чуть ли не до железнодорожной станции "Грознефтяная", от которой бегали небольшие пассажирские поезда, что называется, 'дачные', до "Старогрознефти" и далее, а в другую сторону до пруда в Сталинском районе (ныне Заводской). Летом на этот пруд съезжалось много народа отдыхать и купаться. Ездили этим 'дачным' поездом с паровозом-'кукушкой' или трамваем маршрута 3. Пляжи были обустроены, с раздевалками, буфетами, берег окружали удобные деревянные настилы-тротуары с деревянными лесенками, спускавшимися в воду. На берегу пруда (он был очень большой по площади) был хороший дом отдыха объединения "Грознефть", где часто отдыхали мои родители - отец работал в объединении. Потом эта зона отдыха горожан пришла в запустение, так как перегородили дамбой маленькую речушку в районе Черноречья и образовалось Грозненское море, куда и переместилась зона летнего отдыха.

Названия водоёмов были впечатляющие - Сталинский пруд и Грозненское море, а на сухом официальном языке они носили весьма прозаическое 'имя' - резервуары технической воды для нефтеперерабатывающих заводов, которых было пять, два из которых - крекинг-завод и 420-й - объединились в завод имени Ленина. Позже в здании заводоуправления разместился Вычислительный Центр объединения "Грознефтеоргсинтез", в нём я работал два предвоенных года при Дудаеве. Раньше центр был оснащён очень интересными большими ЭВМ Урал-14Д и ЕС ЭВМ модели 1045.

Я уже упоминал, что начал программировать обработку геофизических данных, ещё работая в тресте, в 1967 году, а в начале 1969 годе перевёлся в институт СевКавНИИ и стал профессиональным программистом. Дело в том, что вычислительная техника в Грозном развивалась на моих глазах, я видел в ГрозНИИ такого монстра, как Урал-1. Сейчас и я перешёл на персональные компьютеры, а ранее работал на больших. Каких только ЭВМ я не видел на своём веку:Но об этом в своё время :

Выше я писал об авиаучилище в конце улицы Красных Фронтовиков. Часть его территории город 'реквизировал' и на этом месте было построено новое здание нашего драмтеатра имени Лермонтова, перед фасадом которого били два фонтана с музыкой, подсвеченные цветными лампами. Красивое зрелище, мама часто приходила сюда посидеть, отдохнуть на лавочках у фонтанов.

А старый театр располагался напротив 2-й школы. Уютный зал, уютные фойе, в цокольном этаже непременный буфет. В нашем театре, именно в этом здании, начинали когда-то работать Иннокентий Смоктуновский, Леонид Броневой, Георгий Гладких и некоторые другие, выпавшие сию минуту из памяти. Приезжали к нам с гастролями кумир начала 50-х Михаил Александрович, обладатель чудесного, прямо итальянского голоса, в 1954 году, летом, приезжал Александр Вертинский и я был на его концерте. Зал был, конечно, полон - ещё бы, Вертинский! Помню, его попросили исполнить популярных в то время 'Журавлей', на что Вертинский, прочитав вслух записку с просьбой, извинился и отказался, сказав: 'это продукт господина Лещенко'. По-моему, Пётр Лещенко был тогда ещё жив, хотя умер именно в 1954 году в Румынии.

Что касается отказа Вертинского исполнить "Журавлей" Лещенко на этом концерте, то мы все поняли, как нам казалось, причину. Дело в том, что Вертинскому незадолго до этого разрешили вернуться в СССР, а Пётр Лещенко был тогда "под запретом" - видимо, Вертинский боялся скомпрометировать себя, вот и всё. Вертинский и Лещенко выступали в разных жанрах эстрады. Лещенко исполнял танго (для него специально писал "король" танго Оскар Строк), бытовые и городские романсы и "цыганщину". Когда в 1944 году советские войска вошли в Румынию, Лещенко давал концерты в госпиталях, воинских гарнизонах и офицерских клубах. Умер он в 1954 году в Румынии. Вертинский же пел печальные и меланхолические, грациозные песенки, выбрав на долгое время имидж Пьеро с набелённым лицом, ярко накрашенными губами и кружевном жабо.

4 мая 2003

Память моя вернула сейчас меня к людям, с которыми пересеклось моё существование в одном месте планеты и в одно время. Напишу я и о преподавателях нашего института, о тех, которые были до вас, более молодого поколения (конечно, больше о преподавателях геологоразведочного факультета, это мои наставники, они, как все в институте, дали нам, как говорится, путёвку в жизнь, специальность, которая кормила нас и наши семьи; а также о преподавателях, общих для всех студентов - с кафедр высшей математики, физики, общей химии, философии и истории партии).

Но сейчас начну о людях, с которыми жизнь свела меня ещё в школьные годы. Одно из самых дорогих моих воспоминаний - о семье одного из моих друзей детства, Валентина Лещенко, о его маме, Нине Николаевне и отце, Александре Терентьевиче. Именно Александр Терентьевич был кладезем знаний о Грозном. Это была семья интеллигентов 'старого' образца, каких было немного. Последним интеллигентом считается, и я полностью разделяю это мнение, академик Дмитрий Лихачёв.

Александр Терентьевич Лещенко был инженером-нефтяником. Работал на Новых промыслах ещё до войны (с немцами, конечно), расположенных в нынешнем Октябрьском районе, наверху, над городом - эти две горы (на одной из которых стояла телевизионная передающая антенна) назывались Гайрак-Корт и Гойтен-Корт (не путать с Гойт-Кортом).

Трамвая ещё не было и он часто ездил на промысла на конной 'линейке'. Я хорошо помню такие линейки, которые бегали по улицам до конца 40-х годов прошлого теперь уже века. Это была лёгкая конная повозка, по бокам которой были подножки, переходящие в крылья над колёсами. Она мягко и бесшумно передвигалась по улицам, часто ещё не асфальтированным, а замощённым булыжником, как моя Первомайская улица, покачиваясь на рессорах и колёсах на 'резиновом ходу', только подковы кобылы цокали по булыжникам, высекая искры. Седоки сидели боком, ставя ноги на подножки. Седоков было трое, четвёртым на левой стороне был кучер. Было 'шиком' заказать линейку от вокзала до дома. Линеек было довольно много (все они остались с дореволюционного времени), седоки сидели в чинных позах, не обращая внимания на выпадающий, к великой радости городских воробьёв, из-под задранного хвоста кобылы 'конского каштана'.

Позже Александр Терентьевич преподавал в нефтяном техникуме студентам-промысловикам, и я несколько раз видел его через окно аудитории на первом этаже, почти около трамвайной линии улицы Красных Фронтовиков, стоящего за кафедрой. Обычно это было тогда, когда я в 1959 году торопился на свидание к музыкальному училищу, красивому двухэтажному, тёмно-красного кирпича, зданию, которое стояло на берегу Сунжи за старым мостом. Здание построено было ещё при царе, и это была тогда синагога. После войны 1994-96 годов от него, как и от многих зданий, не осталось даже следа - я видел ещё развалины высотой не более метра.

:Если кто помнит здание республиканского архива на улице Чехова (раньше она называлась Детской), в двух шагах от нашего института, если идти мимо чеховского сквера в сторону Сунжи к парку Кирова - необычная архитектура, напоминавшая католический собор в миниатюре с двумя шпилями по бокам фронтона - так это, скажу я вам, был прежде польский костёл. А на месте школы ?3, что на Комсомольской улице, ведущей к вокзалу (бывшая Шоссейная, позже Вокзальная улица) стоял большой красивый белокаменный собор, построенный терскими казаками. На Первомайской же улице, на месте, где находилась 3-я больница и поликлиника, в которой я лечился большую часть своей жизни (позже больница скорой медицинской помощи), стоял Покровский собор - его застал ещё мой отец, когда он, ещё школьник, приехал со старшей сестрой, закончившей педагогические курсы (та, что директорствовала в разных школах, в том числе в той, где я родился) из Вольска в Грозный: А помнит ли кто, что было на месте нового корпуса ГНИ - ничем не примечательного (и внешне, и внутри) бетонного сооружения? Расскажу и об этом:

Удивительно, что я, как и Александр Терентьевич, помню себя с очень раннего детства. Когда я расспрашивал родителей о том, что вдруг вспоминалось, они говорили, что событие это было до войны. Война началась, когда мне было два с половиной года - значит, помню я кое-что с полутора-двух лет, поэтому жизнь кажется такой долгой.

Александр Терентьевич был необычайным, разносторонне одарённым человеком. Инженер-нефтяник старой формации (которым почти не требовались справочники - они всё знали и помнили), он довольно хорошо играл на скрипке и гитаре, занимался фотографией и киносъёмкой с помощью практически полукустарной кинокамеры и сам готовил растворы для обработки кино- и фотоплёнок, вырезал лобзиком из специальной фанеры прелестные вещи, украшавшие их дом - чем только он ни занимался и как ему хватало времени на его увлечения. Он собрал (в 60-х годах) настоящий 6-дюймовый телескоп-рефрактор, который устанавливался на треногу и был так хорошо сбалансирован, что мог находиться в любом положении по горизонтали и вертикали. Этот телескоп был потом передан в ту самую школу, где я родился и где учился Валентин Лещенко. Судьба телескопа неизвестна. Александр Терентьевич хорошо знал и любил наш город и много рассказывал мне о нём.

Нина Николаевна Лещенко, дочь царского генерала, красивая, всегда весёлая хохотушка, была пианисткой и работала концертмейстером в старом здании драмтеатра. По понедельникам у них дома собирались друзья, преподаватели музучилища, и они музицировали. Эти годы детства и юности сохранились в памяти, да и у всех у вас годы вашего детства, как доброе, ласковое и беззаботное время, когда жива была мама, и жизни, казалось, не будет конца никогда.

Валентин был весь в папу, знал и умел всё. Всё. Играл на пианино и скрипке, занимался радиолюбительством и ремонтировал и собирал ламповые (в то время) радиоприёмники (радиодетали покупались на 'развалах' в районе кладбища по выходным дням и родители не отказывали ему в деньгах), занимался фотографией и киносъёмкой 16-мм камерой, мог починить всё (как-то мы с ним купили в комиссионном магазине на Августовской улице в доме, где жил Шароварин, рядом с универмагом, подержанный магнитофон 'Днепр' с погнутым тонвалом, так он его выпрямил и отполировал заново и качество записей даже улучшилось - радиолюбители поймут, что значит погнутый тонвал), чинил фотоаппараты и прочую прецизионную технику, был мастером на все руки. И знал, казалось, всё - от него я заразился на всю жизнь любовью к точным наукам - математике и физике.

5 мая 2003

:В молодости, будучи ещё школьником, я находился под впечатлением рассказов о Шерлоке Холмсе, в которых Конан Дойл часто упоминал разные районы Лондона - Сити, Кенсингтон, Паддингтон, Уайт-Чепел и множество других. И я тогда решил сам нарисовать план города и, возможно, выделить отдельные его районы - Бароновка, Щебелиновка, Еврейская слободка:

Почти целое лето я потратил на эту "адскую" работу. Я обошёл пешком огромную территорию города - от Заводского района (ДК Ленина) до конца "бароновки", от консервного завода в конце Первомайской улицы до Щебелиновки (район позади вокзала, за ДК Крупской, сразу за мостом через Сунжу, с левой стороны). По пути я рисовал кроки улиц и делал заметки для памяти. Приходилось ходить туда-сюда по всем прилегающим улицам. В результате последующей длительной обработки этих схематических зарисовок я всё же построил на листе ватмана достаточно подробную "карту" города и очень гордился этой работой. Теперь я жалею, что эта карта не сохранилась, хотя можно бы постараться восстановить её по памяти:

Давайте пройдёмся 'по волнам памяти' по ближайшим к институту улицам города.

Как это было давно: Жизнь наша проходит так быстро, как будто ей с нами не интересно. Стареть, конечно, неприятно, но это ведь единственный способ прожить долго. "Время - великолепный учитель, но, к сожалению, оно убивает своих учеников" (Г.Берлиоз). Куда, в какую невозвратную даль оно уходит? И есть ли оно, время, что ещё не доказано наукой. Детей занимает вопрос - откуда всё берётся, нас, взрослых - куда всё девается:

О старом театре, что напротив 2-й школы, я упоминал уже ранее. Напротив театра, через трамвайную линию, располагалось 3-этажное здание Дворца пионеров. В довоенное время (с немцами) здание было деревянным, до революции в нём размещалось дворянское собрание, а после революции его передали пионерам. На новый год там устраивали праздник для детей, устанавливали, как нам казалось, огромную ёлку - потолки были высокие. Помню, было очень весело, самым младшим дед-мороз раздавал подарки прямо из мешка, дети постарше получали их в окошке кассы в нижнем фойе.

Однажды от ёлки случился пожар, здание сильно пострадало и было отстроено уже каменным, в том виде, которое помните и вы.

К зданию примыкал довольно большой сквер, тянувшийся до проспекта Революции (бывшей Дундуковской, названной именем князя Дундукова, одно время бывшего наместником на Кавказе). В моё время площади с памятником Ленину не было, проспект был одной ширины во всю свою длину. Сквер был большим, с тенистыми аллеями, довольно заросший. Весной и осенью нас, школьников 2-й школы, посылали на субботник чистить аллеи от опавших листьев и мусора. Площади не было вплоть до моего поступления в институт (1956 г).

До революции в этом сквере устроили кинозал (синематограф, как его называли). Фильмы были немые, и к билету прилагался листок с описанием сюжета фильма. Я видел такой билет и листок, которые сохранил Александр Терентьевич. Эта летняя киноплощадка сохранялась до наших дней.
В 1956 или 57 году (не помню точно) сквер разделили пополам, деревья выкорчевали и соорудили площадь. Много позже 'добили' остатки сквера, соорудив какой-то водоём и мостик, место это стало голым, без тени деревьев и каким-то чужим.

Дальше от Дворца пионеров, вдоль трамвайной линии, сразу после здания бывших райкомов партии и ВЛКСМ, на углу улицы Красных Фронтовиков и улицы Полежаева (одной из самых старых в городе, бывшей Окружной, затем Советской, а в 1949 году, в связи с юбилеем А.И. Полежаева, стала носить имя поэта), до сих пор стоит (и почти не пострадал во время войны) красивый особняк с тёмной входной дверью, на которой была большая медная ручка и узкие переплёты рам с цветными стёклами. Старое здание, которое я помню с детства. В нём очень долгое время располагался Облсовпроф. Сюда во время войны с немцами мы с мамой ходили получать американскую гуманитарную помощь. Я помню, это было сухое молоко, жёлтый яичный порошок в довольно больших жестяных банках, одежда. Я, например, обзавёлся там комбинезончиком из кожи (или заменителя кожи) и тонким шерстяным свитером цвета хаки. В этом свитере и комбинезоне я запечатлён на фотографии выпуска из детского сада нашей группы. Сижу я рядом с Шаровариным, а между заведующей и нашей воспитательницей Голованзюк сидит моя кузина Света Богомолова (может, её помнит кто - она училась годом позже в группе НИ-57), а в ряду перед ними сидит красивая девочка Грета Вейсман (помнится, её отец был известным гинекологом), в которую я был 'безумно' влюблён. Позже, когда обучение в школах стало совместным, в наш 10-й Б поступили девочки, учившиеся с ней в 1-й женской школе (тоже в прошлом реальном училище).

Так вот, этот самый Облсовпроф был когда-то особняком грозненского миллионера Нахимова. Прошлое нам только кажется таким далёким. Судите сами - с 1986 года до конца войны, до нашего отъезда в Волгоград, я жил на улице Трудовой, в доме рядом с углом проспекта Ленина (бывшей Дворянской улицы) и Пионерской. Под нами, на 3-ем этаже, жила старушка, в больших годах, но очень бойкая, Варвара Петровна. Этой Варваре Петровне в давние дни её молодости Нахимов сделал предложение, а она ему отказала (!).

К особняку Нахимова примыкало двухэтажное здание конюшен миллионера, в котором при советской власти разместилось Статуправление, а рядом с ним, фасадом на скверик, примыкающий к проспекту Революции, было построен жилой дом 'сталинской' архитектуры, на первом этаже которого была детская библиотека имени Гайдара. На углу этого дома, выходящим на улицу Полежаева, можно было видеть 'мраморную' доску: 'На этом месте находился дом, в котором останавливался великий русский писатель Л.Н.Толстой'. Этот старый деревянный дом поблекшего синего цвета ещё стоял, когда мы учились в школе и даже поступили на первый курс ГНИ, и табличка на нём гласила, что 'в этом доме останавливался:'.

А прямо напротив, на другой стороне проспекта Революции, стоит 2-этажный дом, в котором на первом этаже располагался 'новый аракеловский' магазин (по имени директора Аракелова; 'старый' же магазин был рядом с объединением Грознефть). А в моё время, до середины 50-х годов, первый этаж занимала типография газеты 'Грозненский рабочий'. Это здание было реликвией царских времён - отель 'Франция'. А 'Гранд-отель' располагался в 3-этажном здании напротив 'старого' моста через Сунжу. На первом этаже его был до середины 60-х годов очень хороший, большой гастроном, а позже новый магазин 'Детский мир', называвшийся, помнится, 'Буратино'. Старый же магазин 'Детский мир' находился в старом доме (простите за случайный каламбур) на углу проспекта Орджоникидзе и Августовской улицы (проспект Победы для меня так и не стал привычным). Это был любимый магазин детворы, у входа по бокам двери были скульптуры сказочных персонажей - Медведя и Волка с Красной Шапочкой, а на стенах внутри магазина было множество рельефных изображений множества других персонажей детских сказок, всех не перечесть.

Этот дом, как и два следующих за ним в сторону Грознефтяной вплоть до 2-этажного здания Универмага, построены были до войны 41-45 годов американцами для американских специалистов, помогавших налаживать нефтеперерабатывающую промышленность Грозного (до последнего времени на заводе имени Ленина, где я работал на вычислительном центре при Дудаеве, можно было видеть задвижки на внутризаводских трубопроводах с названиями американских компаний). Здания эти заметно выделялись, если вы замечали и помните, своей архитектурой от отечественных строений. В последнем из них, напротив Универмага, всю свою жизнь, до отъезда из Грозного в 1992 году, прожил наш (геофака) декан В.Д.Шароварин, мой, как помните, одногоршечник.

Несомненно, Грозный имел 'своё лицо'. В отличие от полностью разрушенного и заново восстановленного Сталинграда, который стал совсем другим городом, 'новеньким', в Грозном сохранилось множество старых зданий с царских времён. Вы наверняка замечали на фасадах старых кирпичных домов, как правило, наверху, под крышей, выдолбленные на кирпичах даты - 1912, 1910, 1908, 1904. Они встречались во всей центральной части Грозного, надо было только присмотреться к старым домам 'нестандартного' внешнего вида. Они бросались в глаза, особенно тем, кто родился в Грозном и беззаветно любил этот город.

Я писал уже, что с младенчества жил в 4-й школе. Когда немцы подошли к Малгобеку и нависла угроза оккупации, многие эвакуировались, а квартиры находились под надзором домоуправлений и НКВД. Немцев ждали с севера, а Первомайская улица вела на север от ГНИ, и школа стала узлом обороны. Мама с тётушкой и моей бабушкой остались в Грозном и нас переселили в дом напротив школы, в пустующую квартиру. Через полгода мама получила ордер на 'нашу' уже квартиру на той же Первомайской улице в 2-этажном доме, где на первом этаже была аптека номер 3 (это почти вплотную к саду имени Первого мая). Аптека была тоже старая, с высокими тёмными шкафами с микстурами, пузырьками, клизмами, порошками (таблеток в то время не было и провизоры готовили по рецепту порошки, заворачивая из в пакетики, из которых порошки высыпали на высунутый лопаточкой язык и запивали водой) и термометрами, со старой же грудастой металлической кассой 'Националь' с ручкой сбоку, которую надо было повернуть, как заводили раньше патефон, чтобы выбить чек. Я это вспоминаю в связи со 'своим лицом' города.

Дом старый, построен был ещё при царе, весь второй этаж занимала квартира хозяина аптеки, при советах разделённая на несколько изолированных, не коммунальных, квартир. Одна из них досталась нам с мамой (отец тогда ещё был на фронте) и с другой моей бабушкой, маминой мамой, выбравшихся к нам в Грозный из разрушенного Сталинграда, когда уже там шли уличные бои. Двор нашего дома был очень маленький, замкнутый со всех сторон - против нашего 2-этажного дома (буквой П в плане) был одноэтажный (тоже буквой П), с крылечком, выходящим на улицу Октябрьскую, идущую к стадиону 'Динамо', на узорной кованой металлической крыше которого были видны цифры из металла - 1888. Почтенный возраст!

Город сохранил лицо, потому что немцы его не бомбили. Не бомбили они и заводы, только лишь уничтожили резервуары с нефтью в 1942 году. Всё небо заволокло чёрным дымом на три дня, и люди знали только по часам, что наступил день. Разрушили немцы лишь лётное училище за вокзалом, за полотном железной дороги и за Боевой улицей, которая вела в ГрозНИИ. Училище располагалось в старом (как часто я употребляю это слово), Голубинском, сквере (по имени фабриканта Голубинского) на углу улиц Боевой и Спартака. Потом в этом здании был ДК имени Крупской, прекрасный, большой дом культуры железнодорожников с кино- и танцевальным залами. Сюда зимой 1960/61 годов, после последней сессии, я часто ходил на танцы с Толиком Кисельманом, моим однокурсником.

6 мая 2003

Если пройти мимо особняка Нахимова в сторону Главпочтамта, то за углом улицы Чернышевского (бывшей Ермоловской улицы) обнаружим, что здесь была землянка генерала Ермолова. Напротив неё увидим большое здание Политпросвета. На этом месте было здание офицерского собрания Куринского егерского пехотного полка - невзрачное, ничем не примечательное одноэтажное здание. В нём были буфетная и карточная комнаты и библиотека с читальным залом. Генерал Николай Николаевич Муравьёв, двоюродный брат декабриста С.И. Муравьёва-Апостола, создал при офицерском собрании шахматный, литературный и музыкальный кружки. В 1840 году здесь неоднократно бывал М.Ю. Лермонтов. С 1921 года в этом здании размещался рабочий клуб имени Лепке союза металлистов завода 'Красный молот'. В сентябре 1929 года в клубе выступил писатель А.С.Серафимович. Здание снесли в 1953 году, но я хорошо его помню.

Справа, чуть дальше по улице Чернышевского (поперёк улицы Красных Фронтовиков), переходившую, после пересечения с улицей Пушкина, в Красноармейскую (бывшую Офицерскую), которая через два квартала упиралась в Первомайскую, на самом углу улиц Чернышевского и Пушкина стоял небольшой дом, похожий на коттедж, с башенкой и шпилем на крыше. В последние годы тут размещался Союз писателей, а раньше райком ВЛКСМ, где меня и моих одноклассников принимали в комсомол. А до революции это был, как рассказывал Александр Терентьевич, дом бухгалтера нефтепромыслов (Старогрознефти) Куша.

Дальше по улице Красных Фронтовиков, уже по ту сторону трамвайной линии, которая сворачивала влево к рынку и вправо в сторону консервного завода (маршруты 3 и 5, 1 и 6 соответственно):

Кстати, мало кто помнит или знает, что давным-давно, в мои студенческие годы, по городу 'бегали' деревянные вагоны трамвая. Окна вагонов в жаркие дни можно было поднять по пазам и закрепить щеколдой, а вдоль вагона на высоте поднятой руки тянулся поручень, с которого на кожаных ремешках свисали рукоятки, за которые мы держались. Снаружи вагонов, над лобовым стеклом, под крышей, горели два разноцветных фонаря. Каждый цвет обозначал конечный пункт, что было особенно удобно ночью и вечером (темнело-то у нас, как в любом южном городе, рано - в 20.30 летом вечера уже была ночь). Помню, красный и зелёный фонари были на маршруте 3, синий и белый - трамвай от консервного завода до вокзала и т.д. Издалека уже было видно маршрут трамвая. Такие трамваи ходили по нашим улицам и после окончания мной института, когда я уже работал в тресте 'Грознефтегеофизика'.

:слева стояло (казалось, что с сотворения мира) большое 4-этажное здание, в плане квадратное, примыкавшее к скверу Полежаева около объединения Грознефть (в этом сквере во время войны хоронили погибших жителей этого дома). Это был целый комплекс - в нём располагались ГРК (геологоразведочная контора), Грознефтепроект, ЦНТБ (полностью сгоревшая во время войны), в полуподвале под ЦНТБ была типография газеты 'Нефтяник', гостиница для командированных в объединение нефтяников и жилые дома. Здесь жили семьи моих одноклассников ещё по мужской школе Володи Апряткина (его отец был в то время начальником объединения) и Лёни Тюленева, отец которого был главным геологом объединения. В этом же доме жил и Борис Залманович Лабковскис, образованнейший геофизик - уж некоторые геофаковцы должны его помнить.

А ещё далее раньше ничего не было - ни треста, ни жилого дома с городским шахматным клубом на первом этаже, ни ГрозГИПРОнефтехима - конец улицы со старыми непримечательными строениями, а прямо в конце её, на её середине, против того места, где построили новый роддом, была заправочная станция - стояла маленькая деревянная будка, а в землю были закопаны цистерны с бензином. Заправка просуществовала довольно долго, если мне не изменяет память, пока я не закончил начальные классы.

Вернёмся снова к площади Орджоникидзе, к нашему институту, ко 2-й школе. Эта школа (бывшее реальное училище) была заложена летом 1910 года на углу улиц Михайловской и Александровской (Красных Фронтовиков и Первомайской), строительство велось по проекту Павла Павловича Шмидта. В том же году, 19 ноября, городской голова П.Г. Котров решил работу подрядчика Исаковича забраковать и переделать. В новом здании училища занятия начались 1 сентября 1912 года, директором училища назначен Н.Н. Закоменный, инспектором - В.Д. Родионов. Александр Терентьевич Лещенко, о котором я упоминал не раз уже, тоже учился в ней (тогда реальном училище), в одном классе с Асланбеком Шериповым. Александр Терентьевич рассказывал, как 'реалисты' ходили на 'бальные' вечера в женскую классическую гимназию, на этой же площади. Гимназия эта - будущий кинотеатр Челюскинцев. Гимназию, конечно, всю переделали под кинотеатр, но на втором этаже сохранился бывший рекреационный зал гимназии (место прогулок гимназисток на переменах) - фойе, где зрители, если кто из вас помнит, ожидали окончания предыдущего сеанса. Окна фойе выходили на наш институт.

В последний раз я побывал в любимом кинотеатре в марте 1978 года, когда я вместе с моим однокурсником Геной Беленко проходил 30-дневные сборы по линии военкомата на территории одной из пожарных частей Заводского района (10-я ВПЧ) и наш руководитель, молодой капитан Герасимов привёл в кинотеатр (это было 'культурное мероприятие') в солдатских шинелях, сапогах и пилотках, но с офицерскими погонами. Меня и Гену, да и других жителей города, отпускали на выходные домой. Жил я тогда за вокзалом, рядом с ДК Крупской, а на вокзале чаще, чем в другом месте, можно было встретить военный патруль - я и наткнулся на него. Офицер патруля схватился за голову и махнул рукой - иди с глаз долой: я же был не по форме одет - солдатская шинель и не по сезону пилотка, а погоны офицера, но он понимал, в чём дело.

Уместно здесь вспомнить и вот что ещё из рассказа Александра Терентьевича.

Грозный наш был не последним уж городом Российской империи. Директором реального училища (именно того, ставшего впоследствии 2-й школой) был действительный статский советник, гражданский генерал, обязательной принадлежностью парадного мундира которого была шпага. Его знали в Петербурге профессора Горного института, куда Александр Терентьевич уехал учиться в 1916 году.

В Чеховском сквере, в мои студенческие года окружённого решётчатой железной оградой с тремя 'калитками' - против окон институтского клуба, на выходе на улицу Чехова, ведущую к парку Кирова и на выходе на улицу Красных Фронтовиков, где стоял памятник Чехову - здания библиотеки Чехова с его классической греческой колоннадой парадного входа тогда ещё не было. Сквер был большой, заросший, с множеством 'интимных' аллей и тропинок. Он полностью потерял прежний облик уже в середине 70-х. Ограду сквера огибала улица Чехова. По другую её сторону, против того места, где потом появится библиотека, располагалась одноэтажное пожарное депо с конными экипажами, конными насосными повозками и т.д. Эта 'пожарная команда' сама сгорела дотла, и на её месте потом были обкомовские гаражи.

Это депо (гаражи) примыкало к мосту через Сунжу, которая образовала здесь большую петлю, огибая последнюю треть улицы Чехова и весь парк Кирова (кое-что интересного есть и о нём:). За этим мостом, выходившим на улицу Обороны Кавказа, справа располагалась воинская часть, а дальше, слева, чуть в стороне, госпиталь инвалидов ВОВ.

Вся эта заречная часть Грозного называлась 'Бароновкой', потому что до революции здесь была фабрика барона, фамилию которого точно назвать затрудняюсь (подводит всё же память), но она похожа на Штайнгель (звучит как-то так) и здесь же барон строил бараки для своих рабочих. Знаете ли вы, что именно этот наш грозненский барон построил в Крыму для жены или, кажется, своей 'пассии' знаменитое 'Ласточкино гнездо'.

О парке Кирова. Улица Чехова, начинаясь на площади Орджоникидзе, тянулась вдоль ограды чеховского сквера, огибала его сзади и снова сворачивала влево до самого парка. На этой улице я жил несколько месяцев со своей кузиной Светой Богомоловой у другой моей тёти, сестры отца, когда он был с мамой в Албании и до того, как меня взяла к себе в мою родную 4-ю школу старшая тётя. Жил я в квартире в бывшем старинном особняке в немецком стиле (кто-то его обязательно вспомнит - слева, как идти в парк Кирова). Против особняка находилось (и осталось после войны 94-96 годов) белого кирпича здание бывшего пивзавода (впоследствии молзавода), принадлежавшего хозяину особняка (из обрусевших немцев). Завод миниатюрный. Вы могли бы заметить, приглядевшись к нему глазами коренного грозненца, влюблённого в свой город, на его фасаде, от цоколя до крыши, чуть выступавшие на стене, на половину кирпича, рельефное изображение большой банки и, рядом, пивной бутылки, похожей на кефирную.

На той же стороне, где пивзавод, ближе к парку, старом 2-этажном доме жила моя первая учительница, Мария Николаевна Шаблинская, заслуженный учитель РСФСР, а может быть, даже СССР. По торжественным дням она всегда прикрепляла к чёрной нарядной кофте орден. В этом же дворе жили и две мои одноклассницы уже по совместному обучению.

Улица упирается в парк, вход в который долго время был платный, и который старожилы называли 'треком'. Когда-то в нём, в дальнем углу на берегу Сунжи, был велотрек, потом на его месте был заросший травой, жёсткой в жаркие летние дни, пустырь. Часто в этом месте устраивали фейерверк, и я, младший школьник, сидел на этой траве рядом с мамой и папой, испытывая восторг от красивого зрелища. Позже здесь выкопали плавательный бассейн с заасфальтированным дном, а в последние годы был водоём, где мы брали на прокат лодки. Раньше лодки брали на другом пруду, недалеко от входа в парк, пруду с двумя островками, густо засаженными по окружности пирамидальными тополями.

Кстати, в одном из угловых дворов на Первомайской улице, наискосок от угловой же моей 4-й школы, рос единственный на Северном Кавказе пирамидальный дуб, о котором мне рассказал всё тот же Александр Терентьевич. Не задолго до войны, в те времена (кто помнит), когда ветеранам войны и труда (и моему отцу, в частности) выдавали пайки и я их получал в прикреплённых магазинах, мы с Таней собрали несколько желудей этого дуба, думая рассадить их и поддержать эту реликвию, но они оказались порченными.

От этого пруда с островками шла одна из аллей парка, тянувшаяся вдоль берега Сунжи, который был густо засажен раскидистыми, белыми тополями, превратившимися в огромные, до тройного обхвата, деревья. Множество толстых ветвей этих тополей склонялись к воде и мы часто сидели на них над рекой. Параллельно этой 'диковатой' аллеи тянулась ухоженная старинная аллея со скамейками для отдыха под тенистыми большими деревьями, со старинным летним павильоном с двумя залами - читальным (с довольно хорошей библиотечкой) и игральным (бильярд и большой стол для шахматистов-любителей). Позже павильон как-то разрушился от старости и неухоженности, и старички-шахматисты переместились на скамейки аллеи. Аллея эта упиралась в тоже старинное здание, стоявшее почти на самом берегу Сунжи у железного мостика, где был второй, 'чёрный' выход из парка. Это здание было театром с хорошим залом, который был выстроен незадолго до революции грозненскими купцами и фабрикантами для Шаляпина, но Фёдор Иванович так и не приехал в Грозный. В моё время в нём был очень неплохой кинотеатр, последний раз я был в нём студентом второго курса и смотрел фильм 'Последний дюйм' (какое пророческое оказалось название).

Парк всегда был любимейшим местом отдыха грозненцев и моим любимым парком. Так как я часто бывал в гостях у моей тёти и кузины, живших в особняке пивного фабриканта в двух шагах от парка, понятно, что мы с сестрой были его постоянными посетителями и знали наизусть все уголки и закоулки старого 'трека'.

В парке был и 'Зелёный театр', летний открытый зал, в котором однажды мы с Валентином Лещенко, старшеклассники, были на концерте джаз-оркестра Эдди Рознера. Особенно запомнилась нам джазовая пьеса 'В джунглях Пенджаба', которую оркестр исполнял в полумраке, освещаемый цветными прожекторами, лучи которых перемещались по сцене. Помню, что когда мы уже были зачислены студентами и вернулись из первой же (не проучившись и недели) поездки в колхоз, к нам на переменах несколько раз подходил средних лет мужчина, такой несколько богемной внешности, всегда под шафе, но слегка, и искал среди нас тех, кто владел каким-либо музыкальным инструментом, чтобы собрать джазовый студенческий оркестр. Позже мы узнали, что это был хороший трубач в оркестре Эдди Рознера, которого Рознер выгнал за пристрастие в выпивке.

Студенческий джаз-оркестр создать не удалось, но зато какой был у нас СТЭМ! Как любили мы его выступления на сцене нашего клуба - в зале некуда упасть яблоку. Помню, в 1958 году со СТЭМом работал режиссёр театра Лермонтова Рошаль, и студенты сыграли 'На дне' Горького на сцене театра, и великолепно, прямо профессионально сыграли. Сатина играл Юра Панибратов, студент стройфака (поправьте меня, если подвела моя память), Луку - Игорь Ривкинзон, с которым я был близко знаком в студенческие годы.

Вот мы и вернулись к нашему институту. Я знаком с его коридорами, аудиториями и лабораториями со школьной скамьи и даже раньше. Во время войны 41-45 годов в нашей 2-й школе, как, впрочем, и в других (например, в 3-й школе на Комсомольской улице), располагался военный госпиталь. В госпитале работала нянечкой моя сталинградская бабушка и иногда брала меня с собой. Как-то раз в госпитале не было света, и мы с бабушкой шли по коридору к выходу со свечой. Я уговорил бабушку не тушить свечу на улице, и держал её, прикрывая ладошкой, чтобы не погасла. Мы шли вдоль здания ГНИ к площади и около входа в него к нам подошёл военный и, шутливо приложив руку к козырьку, попросил прикурить от свечи. Он что-то сказал бабушке и мы зашли в институт - так я впервые оказался там. Надо сказать, что институт в годы войны был эвакуирован из Грозного, и что размещалось в здании, не помню.

Позже, школьником, я много раз бывал в институте. На кафедре общей химии работала Евгения Ивановна Онанова, тётя моего закадычного друга с первого класса и по сей день Валеры Блискунова (Валерия Георгиевича). Его могут вспомнить однокурсники - он вместе с другим моим одноклассником Володей Бурдуковым (Владимиром Михайловичем) был первым выпускником стройфака.

Строительный факультет ровно на 10 лет моложе геофака. Он был образован в 1957 году и эти мои одноклассники перешли на него из нефтепромыслового факультета.

Часто мы с Валерой приходили в институт (вахтёры его хорошо знали) и шли по пустым коридорам, иногда взрывающимся звонком и шумом голосов и топотом студентов, выпархивающих из аудиторий, на второй этаж. Там, между 86-й аудиторией (наш амфитеатр) и 84-й, где обычно читались лекции по курсу общей химии, находилось служебное помещение кафедры (где студенты не бывали, по-моему, никогда). Это было царство Евгении Ивановны, старшего лаборанта кафедры - настоящая, как мне казалось, лаборатория алхимика.

Огромные, тёмного дерева, шкафы, два стола, множество колб, реторт, пробирок, горелок (чуть ли не старинные бунзеновские горелки), банок с химикатами, кислотами, щелочами: Окна этой лаборатории смотрели на кинотеатр Челюскинцев. Заведовал кафедрой (и читал нам курс общей химии) Полякин, крупный специалист по катализу, которому посылались на рецензию научные работы и диссертации. Главной целью наших посещений лаборатории было раздобыть химикаты. Например, мы 'доставали' таким образом азотнокислое железо, прозрачный бесцветный раствор, который при соприкосновении с железом (лезвием перочинного ножа) окрашивался в алый кровавый цвет. Однажды на уроке (мы были в 6 классе) Валера закатал до локтя рукав, смазал себе руку этим раствором и провёл лезвием ножика. Учительница в ужасе отправила его в медпункт и меня в помощь (мы сидели за одной партой). Выйдя из класса, мы ладонью стёрли 'кровь' и спокойно пошли на улицу. За этот прогул нам здорово влетело от директора, Александра Айрапетовича.

В 86-ю аудиторию наш 10-й Б несколько раз приводил Аскольд Александрович Ионат. Он преподавал на кафедре физики и по совместительству вёл уроки физики в старших классах нашей школы. В институтской аудитории он прочёл нам несколько 'показательных' лекций, готовя к выпускным и последующим вступительным экзаменам и знакомя нас с институтом. И каждый раз меня, можно сказать, охватывал трепет - мне чудилось, что здесь поселилась Наука; а эти тёмные двери и такие же тёмные, узкие переплёты оконных рам, паркет, какая-то особая атмосфера причастности к науке, к знаниям рисовали в моём воображении Кембридж или Оксфорд - не менее. А теперь от всего этого великолепия, знакомого с самого детства, не осталось камня на камне: